– Ахх-ык-хх-ык! – краснолицый мужчина поперхнулся хлебной крошкой и еще больше покраснел – помидор, да и только! – Я тебе покажу, лентяй! Ты хочешь сгнить в этом болоте, покрыться рыбьей чешуей? Слышала, Охра?
– Не смущай ребенка, Рудь, – сердитый женский голос послышался из-за повешенного на двух гвоздях серого одеяла. Судя по всему, за ним находилась небольшая комнатушка.
– Не буду, Охра, – с готовностью проговорил мужчина, ласково смотря на мальчика. – Учись, Яик, учись, пожалуйста!
В дверь постучали. Ложка, которую краснолицый Рудь нес ко рту, замерла, и капельки рыбного супа пролились на скатерть.
– Кого там несёт? – серое одеяло откинулась и из-за него показалась невысокая худая женщина с изможденным болезненным лицом. – Прутся, на ночь глядя. Эй, кому там черт не брат?
Гулко ступая по полу босыми ногами, Охра подошла к двери и, откинув тяжелый крючок, распахнула ее. Сначала она ничего, кроме слепой темноты, не увидела, а потом ей навстречу шагнула женщина – не разобрать, старая или молодая, с длинными золотистыми волосами.
– Где Орлас? – прохрипела не прошенная гостья.
– Кто ты и что тебе надо? – рассердилась Охра, схватив пришелицу за плечо. – Куда ты прешь, как ослица?
Вдруг она вскрикнула и отпрянула, потирая руку и морщась от боли.
– Где ты спрятал Орласа? – крикнула Руфь и проследовала в дом, не обращая внимания на вопли хозяйки.
– Какого дьявола?! – вскричал краснолицый Рудь, поднимаясь ей навстречу из-за стола во всю мощь своего богатырского роста.
Руфь увидела скорчившегося от страха Яика.
– Орлас!
Мальчик, пискнув, как мышь, спрятался под столом. Его отец и не думал прятаться.
– Так получи же, – рявкнул Рудь и, размахнувшись, ударил Руфь по голове пудовым кулаком. Однако златоволосая женщина и бровью не повела, а вот рыбак отлетел в сторону и ударился о стену. Он задел полку и на него посыпались сверху пустые банки и бутылки.
– Мы ни в чем не виноваты, – запричитала Охра, глядя, как ее муж барахтается в битом стекле. – Возьми, что тебе надо, и убирайся.
Руфь нагнулась и железными пальцами выудила из-под стола верещащего мальчишку:
– Мы уходим, Орлас!
Охра вскрикнула и потеряла сознание.
– Верни Яика, ведьма, – взмолился Рудь, протягивая вперед большие заскорузлые руки. – Он – последнее, что у нас есть.
По щекам работяги побежали слезы.
Руфь, не слушая его, шагнула к выходу. И тут в голове у нее словно взорвалась бомба – яркая вспышка, а потом темнота. Она выронила из рук Яика, тот упал на пол и пополз к матери, рыдая и дрожа всем телом.
Рыбак и его семья с ужасом глядели на пришелицу, упавшую на колени и кричащую дико, страшно:
– Нет!
Хохот – ядовитый, жадный – разрывал череп Руфи. Мир превратился для нее в меняющее цвета пятно, миллионы иголок летели к ней отовсюду и – вонзались, вонзались, вонзались в ее истерзанный мозг:
– Ты проиграла, слабая женщина!
Руфь ничком упала на пол…
Она посмотрела в окошко – там была лощина, темный лес, заносимый снегом. В ночном тусклом небе мерцали звезды, и от этого становилось зябко. Она повернулась и окинула взглядом обстановку домика: стол, пара стульев, большая неубранная кровать и – по углам – две детские кроватки. Вдоль стен – высокие стеллажи с какими-то склянками и горшками, под потолком висели сушеные травы и коренья.
«Кто я? Где я?» – вяло подумала она, но, не имея ни силы, ни желания размышлять, отошла к кровати. Хотела прилечь, и увидела на стене светлый круг. Это было зеркало – запыленное, подернутое паутиной, с сетью трещин и оспинами отколов. Проведя по зеркалу рукавом рубахи, увидела себя – испещренное морщинами лицо, крючковатый широкий нос, тусклые глаза и седые космы… Она отшатнулась, и вдруг – по своей воле, или по чужой – прохрипела:
– Грипл-грипл!
Бенифис Упырьего Нехристя
Директор школы, а нынче – оборотень, взревел и ринулся на старуху, но та с неожиданным проворством увернулась, и чудовище с разбегу стукнулось в стену, прямо в портрет министра образования.
Соня почувствовала, что кто-то, тяжело и жадно дышащий ей в левое ухо, резкими движениями распутывает скотч на ее руках.
– Скорее, – крикнула она, глядя, как оборотень поднимается с пола – портрет министра остался на шее озверевшего директора, словно жабо.
– Ну-ну, повежливей, – проворчала Грипл, с треском отдирая от Сони последний кусок клейкой ленты. – Я вовсе не обязана тебя спа… – старуха вдруг захрипела, как сломанный патефон. Освобожденная Соня оглянулась – оборотень держал Грипл за горло на вытянутой лапе, так, что седая голова старухи маячила где-то под потолком. Вторая лапа чудовища поднялась вверх, с легким лязгом из мягких пальцев-подушечек выскочили синеватые когти. Сейчас оборотень полоснет свою жертву по горлу…
– Упырий нехристь! – прохрипела Грипл. Несмотря на то что лицо старухи было высоко под потолком, Соня ясно увидела ее молящие глаза – выпученные от боли.
«Что она хочет? – паника мешала девочке мыслить. – Упырий нехристь?»
Она сунула руку в карман, где спрятался от мирской суеты перепуганный человечек.
«Чем он может ей помочь?» – Соня ощутила биение маленького сердца на своей ладони и отпустила упырьего нехристя. Он упал на пол и задрыгал ножками.
«Умер,» – поняла девочка, и у нее заныло под ложечкой.
– Грипл-грипл!
Лапа оборотня, опятеренная когтями, приближалась к шее старухи. И тут – Соня не поверила своим глазам – упырий нехристь подскочил, словно мячик, и ударил чудовище в косматый бок. Девочке показалось, что сама она и не почувствовала бы удара столь хлипкого тельца.